Я сейчас и не скажу, когда я начал любить все трагическое. В детстве я ужасно не любил, когда умирают герои, и, если я знал, что в этом фильме сейчас умрет вот этот парень, то уходил из комнаты. Когда же я не был об этом предупрежден, то впадал в крайнюю депрессию. Мне вообще не нравилось, когда герои терпят в чем-либо неудачу - такие книги я не любил. Но затем я начал все больше читать книги, где персонажи проходили через что-нибудь жуткое, но потом превозмогали и всех побеждали. Ну, этим тоже никого не удивишь - большинство приключенческой литературы построено именно таким образом. Перелом же произошел тогда, когда я все меньшее внимание уделял собственно концу, концентрируясь на страданиях героя, на драматических моментах. Постепенно меня начали увлекать моменты смертей товарищей ГГ, которые были, естественно, набиты пафосом. Перечитывая в это время Виконта де Бражелона, я заметил, что конец меня отнюдь не расстраивает, и смерть любимых мною героев мне, как бы это странно не звучало, нравится. Достаточно недавно я стал любить трагичность осознанно. Наверное, именно тогда, когда увлекся историей. История, особенно Средневековая, такая штука, где счастливого конца нет почти ни у одного из героев, а у кого есть, те редко заслуживают внимания. Период, выбранный мною - Столетняя Война, трагичностью искрился. Я сотни раз представлял смерть Жана Доброго в плену, убийство Ричарда II, а уж насколько трагичными мне показались битвы Креси и Азенкура, не нужно и говорить. Особенно я заострил внимание на бургиньонах и арманьяках - уж там столько фигур, трагичностью своей жизни и смерти поразивших меня до глубины души - от Карла VI, безумного короля, который, умирая, на мгновение приходит в себя, до того же Жанна Бесстрашного, с его рассеченной топором мести головой на мосту Монтеро. Затем, увлекшись периодом Бакумацу, я заметил, что мне еще нравится - атмосфера обреченности. Когда эти самые самураи из Шинсенгуми пьют, дерутся и сочиняют хокку на фоне заката Японии как таковой, я не могу не восхищаться. Из-за этого же, я понял, мне нравится и Столетняя - не даром Осень Средневековья, та же обреченность конца эпохи. Поэтому-то мои личные симпатии почти всегда на стороне проигравших - горящие на костре катары Монсегюра, погибающий с оружием в руках при Нанси Карл Смелый, умирающий в одиночестве Макиавелли или Сайто Хаджиме, с улыбкой идущий к палачу Кондо Исами.